Never Forgotten

Вот и закончилась безвозвратная ирреальность с ее запавшими в эйфорию глазами и теплым дыханием на щеке. Она была безграничной, немного заплутавшей, плескающейся в бокале с красным вином – темной, горьковатой жидкостью, время от времени приобретающей солоноватый вкус. Залпом, не морщась – так пьют победу.
А еще так уходят, ломая пальцы в глубоких карманах, чтобы затем закрыть ими глаза, с усилием надавив на веки. Точь в точь, как покойнику, осознавшему где-то на задворках мыслей, что вот, мол, получите, подавитесь, распишитесь, - сдались мне ваши почести, кода я уже умер. И так смешно, тошно от самого себя становится, что думаешь «Вот и наша очередь пришла, верно? Давно пора...» А прощаться? Да хрен с ним, с прощанием, в конце концов, не английская это привычка.
И все же до свидания, Марли. Так или иначе.
А переступить черту, обозначенную порогом твоего дома ой как не просто. Замираешь, желая споткнуться, и слепо, бесцельно идешь дальше, а в глазах ничего. Пустота. В груди, правда, что-то еще бешено колотится, но, как известно, все проходит, а значит, и это. Переступать черту – это всегда больно и кропотливо – каждый шаг измерен серебряной иглой, незаметной среди ослепительно сверкающего снега, когда по привычке запоминаешь дорогу, когда любишь непозволительно сильно.
Я забуду тебя. Когда-нибудь.
Дорога с размытыми следами растянулась на многие мили, и это спасало. Хотелось брести, не останавливаясь, до бессилия, пока не упадешь, до выступивших слез, ожидающих очередного снегопада, способного замести следы, создавая тем самым иллюзию моего вечного отсутствия. Может быть, меня никогда и не было... с тобой.
Барти с не присущим ему остервенением и упрямством шел прямо по сугробам – ярко-бесцветные картинки, не переставая, мелькали перед глазами, не предоставляя и малой возможности отвлечься по крайней мере на дорогу.
«...ты требуешь душу, а там Орден Феникса, как же тебе не понять... Я не могу.»
А что тогда? Как быть, если ты даже этого не можешь? И как поступать мне, сходящему с ума от каждого твоего слова, брошенного, как обвинение. Я ушел слишком рано. Не выдержал. Ты ведь никогда не останешься одна, это, скорее, мой удел, но, скажи, как жить дальше, зная?
Ты заходишь в первый попавшийся на заснеженном пути паб, не прочитав уныло-пеструю табличку, чтобы понять, что он до оставленной на столе салфетки с накарябанным наспех номером телефона маггловский. Твое безразличие подобно яду распространяется по круглым столикам, расположенным в замысловатом порядке (ты этого тоже, конечно, не замечаешь), забирается под каждый слой кожи напыщенных посетителей, явно засидевшихся, постукивающих ногтями по полировке столешницы. О, это так раздражает! Ты накидываешь на голову капюшон, и по твоему лицу течет вода, минуту назад звавшаяся снегом. Прямо по щекам. Из глаз. Проходя мимо медленно моргающей блондинки с сожженными перекисью волосами, ты ощущаешь мерзкий запах ее духов – крепкий, как виски в ее полупустом стакане. На пути к самому дальнему столику, на котором еще разбросаны пронумерованные салфетки, тебе встретится еще много таких, как она. Моложавая брюнетка, перегнувшись через стол, громко спорит с полноватым мужчиной, у которого не сходит с лица глупая улыбка. Она уже почти кричит, а он смотрит на нее полными ярости глазами, только мышцы его губ остаются неподвижными. Она, должно быть, ударит его по жирной щеке.
Буквально отшвыриваешь тонкослойные бумажки на пол и, закрыв лицо руками, ждешь. Чего только? Официантку с растрепавшимися кудрями, суетливо лавирующую между столами, терпеливо выслушивающую от набравшихся алкоголя мужчин пошлые комплименты? Или карту, на которой доступно разъяснен план дальнейших действий? Эй, парень, да ты, похоже, и впрямь запутался!
Марли, я не знаю, что с тобой теперь, ведь прошло уже очень много времени с тех пор, как мы виделись в последний раз. Ты говорила, выясняя причины, у которых нет и не будет сердцевины, обоснования. Мне не за что зацепиться. Ты плакала, ты впервые на моих глазах плакала – я еще никогда не чувствовал себя столь беспомощным. Блондинка с сожженными перекисью волосами, шатаясь, вышла на террасу, и я чувствую запах дорогого табака и мерзких духов даже здесь - больше никаких изменений в моей расшатанной жизни.
Я бы хотел знать, Марли, что теперь ты счастлива. Что ты сразу же после моего ухода смыла с лица слезы и, приклеив к губам улыбку, поднялась будить не спящую Сьюзи, что накинув на плечи теплую мантию, выбежала на улицу, чтобы ослепнуть от снега, а затем рассказывала друзьям как много ты увидела.
Я знаю, что мне не под силу выпить целую бутылку отменного виски, что принесет мне сияющая официантка, которой набила оскомину мошенница-жизнь.
Так я отказываюсь от права любить тебя. Так я теряю надежду на твое прощение.
До свидания, Марли. Так или иначе, до свидания.