Отправлено: 17.05.09 17:34. Заголовок: Карамельная

Время действия: 1 апреля 1980 года.
Место действия: квартира Гидеона Пруэтта
Участники: Рейчел Гвин, Гидеон Пруэтт
Краткое описание: Он хранит в памяти жесты, гримаску недовольства, которая делает его таким счастливым, эту привычку уходить в себя, недвижный изгиб мраморной статуи. А однажды она возвращается, чтобы подарить ему самый удивительный день рождения.

 Отправлено: 17.05.09 21:06. Заголовок: - Рапорт? – эхом спр..

- Рапорт? – эхом спросил Фабиан и схватился обеими руками за затылок. Бледный, худой, несуразный, под глазами синяки, да еще волосы торчат во все стороны. Убрал руки с затылка, перехватил запястье брата и тут же одернул руку, а потом опять повторил, делая вид, что все еще ничего не понял: - Рапорт?!
- Он самый, - Гидеон кивнул и поднял непривычно колючие глаза. – Что непонятного, Феб? Рапорт об увольнении по собственному желанию.
Пару секунд брат молчал, широко раскрыв глаза от удивления. Потом снова потянулся к запястью Гидеона и снова сник.
- Ты идиот.
- Нет.
- Это был не вопрос.
- Все равно не идиот, - неуклюже огрызнулся Гидеон. – Ты понимаешь или нет, что я за Эдди Уорвелла головой ручаюсь? Мы с ним с первого по седьмой курсы плечом к плечу, а потом в академии да в аврорате гребаном. Какой он Пожиратель?!
- Какой-никакой, но под подозрением, - заметил Феб хмуро и сдвинул брови. От этой его привычки между бровей уже зарождалась насупленная морщинка. – И тебе, черт тебя дери, велели за ним следить, а ежели что…
- Что?! – и вот он наконец взорвался. Проревел, а не сказал. Как зверь. – Что? Ты предлагаешь мне за ним по пятам ходить и из кожи лезть, но повод кинуть друга в Азкабан обязательно найти, потому что так решило начальство? Да не пошло бы оно…
- Тише.
Феб дернулся, огляделся и прислонился к стене обшарпанного здания. Слабый огонек сигареты в руке Гидеона блуждал в темноте. Феб опустил глаза на часы – было почти полночь.
- Слушай, Гид, я не дурак, правда. Я все понимаю. Но ты что, решил, что сухим из воды выйдешь? Никто этого просто так не оставит. Ты что думаешь, в начальниках остолопы сидят? Дали Пруэтту задание следить за Уорвеллом, и в этот момент он взял да и уволился. Они ж решат, что ты с ним заодно. Под трибунал захотел?
Гидеон шумно выдохнул, дошел до покосившейся урны, выкинул сигарету и устало произнес:
- Да мне на этот трибунал…
- Понял, утихни.
Тишина стояла звенящая, ненатуральная, и, несколько секунд наблюдая за луной, скрывшейся в ночном облачном небе, Гидеон Пруэтт молчал, но потом тишина уж совсем затянулась, он снова посмотрел на бледного брата и грубовато спросил:
- А ты что приперся-то по такой темноте?
Феб фыркнул.
- Так поздравить же… завтра нас с тобой Молли на крестины Рона звала. Надо идти.
- Надо.
- Ты ей про рапорт-то скажешь?
- Я что, похож на больного?
- Очень.
- Да иди ты знаешь куда…
- Понял.
Феб поежился, явно перекатывая на языке невысказанные слова, наконец решился и выпалил:
- Что случилось, брат? Ты в последний месяц сам не свой…
- С чего ты взял, что у меня вообще что-то случилось? Я единственный безработный на этой войне, живу да радуюсь.
- Кончай заливать, я тебя двадцать два года знаю.
- Какая страшная цифра…
- Ты даже курить не умеешь, - ляпнул Фабиан первое, что пришло в голову. Гидеон выпад проигнорировал. Его силуэт в полутемноте казался ненастоящим. - Ну? Расскажешь?
- Рейчел Гвин. Помнишь такую?
На секунду Фабиан даже затих от неожиданности, а потом глупо улыбнулся во все лицо.
- Так все из-за… девушки? Ты поэтому месяц волком на всех смотришь и цепляешься по мелочам? Из-за того поцелуя?
- Представь себе! Если ты сегодня блещешь умом, братец, лучше придумай, что соврать Молли, когда Артуру доложат, что я больше не работаю в аврорате.
- Скажу, что у тебя поехала крыша. Даже врать не надо.
- Заткнись уже, Мерлина ради, и иди домой. Ты когда спал последний раз?
- Вчера… нет, позавчера… ты мне зубы не заговаривай!
- Кыш.
А он повернулся уходить и вдруг вспомнил о том дурацком поцелуе, и под ножечкой тут же засосало, как будто бы он до сих пор какой-нибудь сопливый пятикурсник, не знающий, с какой стороны подойти к диковинному существу под названием «девушка».
Потому что она другая, - настойчиво вспомнилось ему. Потому что она совсем-совсем другая, ни на кого не похожа. Подруга. Да. Именно так.
Потом он одернул себя с саркастической насмешкой: ну да, конечно, именно потому, что она твоя подруга, ты ее поцеловал, отпрянул и теперь уже месяц прячешься от нее, как подросток, и срываешь злость на ком ни попадя. Да хоть бы даже и на брате. Ему-то все это за что?
- Гид.
Пруэтт оглянулся. Феб наклонил голову и замороченно произнес:
- С днем рождения тебя, что ли.
…Торопиться ему было некуда – больше не нужно вставать в несусветную рань, если ты безработный по собственному желанию. Поэтому торопился он по привычке, перескакивая первые апрельские лужи широкими прыжками. Вылетевший из-за поворота магловский агрегат, моющий асфальт, проезжая мимо, вылил на него целый ушат воды, и, матерясь и дрожа от холода, Пруэтт добежал до многоквартирного магловского дома, рывком открыл дверь и влетел на лестничную площадку второго этажа. Сушить одежду заклинанием смысла на имело – все равно его насквозь мокрые майка и джинсы, прилипшие к телу, теперь годятся только Молли на половые тряпки.
В тот момент, когда он собирался проклясть весь мир, что-то заставило его вытянуться в струну и позабыть о холоде. Предчувствие. Профессиональный нюх аврора.
Дверь квартиры была не заперта.
Кто был там, внутри. Кто-то ждал.
По привычке выхватив волшебную палочку, Пруэтт неслышно подкрался к двери и вскользнул в квартиру. Ну и кому могла понадобиться его полузаброшенная берлога, хозяин которой конченый трудоголик, появляющийся дома по праздникам?
Или Пожиратели Смерти решили сделать ему экстравагантный подарок на двадцать четвертый день рождения?
Квартира была маленькой, а потому он обошел ее быстро, не упустив ни одного угла, а потом повернулся и наконец вступил в гостиную.
В первую секунду он дернулся, вскидывая палочку, уже готовый к нападению, а потом… потом едва не выронил главное оружие из руки. Девушка, мирно дремавшая на диване, была ему знакома до кончиков пальцев. Он хранил в памяти ее жесты, гримаску недовольства, которая втайне делала его таким необоснованно счастливым, эту привычку уходить в себя, недвижный изгиб мраморной статуи.
- Рейчел?..

 Отправлено: 18.05.09 04:14. Заголовок: В этот момент девушк..

В этот момент девушка проснулась от звука своего имени. Медленно-медленно, будто не желая сбрасывать с себя мягкие лапы сна, она открыла глаза и улыбнулась. Не могла не улыбнуться, увидев это, до боли знакомое, удивлённое лицо, на котором отражалось самое настоящее смешение чувств. Целую секунду она смотрела в такие родные голубые глаза. Но за эту секунду можно было успеть прожить десятки и сотни жизней, совсем таких же как у них двоих. А потом в её голове вдруг будто включили свет, разогнавший сонную темноту, мешающую разглядеть воспоминания. Счастливая безмятежность слетела с Рейчел, как слетают в зимние оттепели подтаявшие сугробы с крыш – одним махом, оголив всё то, что ранее было скрыто. Нелепо захлопав ресницами, она испуганно вскочила с диванчика, на котором умудрилась заснуть, и принялась судорожными нервными движениями одёргивать слегка помятую кофту и разглаживать ладонями воображаемые складки на джинсах, избегая при этом смотреть в глаза Гидеону, старательно отводя взгляд. А он всё стоял и молчал. Быть может, ждал хоть каких-нибудь объяснений? А она всё никак не находила в себе силы заговорить.
Он, наверное, так удивился. Хотя, «наверное» здесь ни к чему – всё и так видно по глазам. И испугался. Боже мой, Гвин, ты ведь только сейчас подумала, что могла его напугать. Абсурд… Что я делаю? Веду себя как…
А он всё такой же. Чуть больше усталости во взгляде и на плечах, но всё равно всё тот же Гидеон. Без которого ты, каким-то непостижимым образом, умудрилась просуществовать целый месяц. Без этого утреннего «Привет», перед тем как идти в офис оперативников, без крепкого чёрного кофе, который становится мягче на вкус, если пить вдвоём одну чашку, купленную на последние собранные по всем карманам монеты, без редких совместных ужинов в какой-нибудь забегаловке после работы, без этой доброй, и всё понимающей улыбки, которая, порой, говорит куда больше чем все эти заезженные слова. Без человека, с уходом которого жизнь словно превратилась в дом с выбитым окном, по которому, как сквозняк, гуляют дурные мысли. Без мужчины, который так и остался в душе светлым и храбрым мальчишкой с гриффиндора. Без Гидеона Пруэтта, который ушёл, чтобы каждый день к тебе возвращаться. Пускай не здесь, не в этом мире, но в мыслях, которые уже давно нельзя назвать чем-то нереальным.
Давай же, скажи что-нибудь. Соври, что совершенно случайно проходила мимо, решила зайти, а дверь была открыта, и ты решила подождать хозяина, чтобы избежать риска случайных грабителей. Или придумай какое-нибудь послание от шефа, которое ну очень срочно необходимо было передать. В конце концов, хотя бы отругай его за то, что он не накладывает на дверь никаких охранных заклинаний, полагаясь лишь на эти маггловские замки, которые, оказывается, так легко открываются...
- Привет, - не поднимая глаз, лепечет девушка, мысленно осыпая себя всеми мыслимыми ругательствами. Ну почему в такие моменты она вечно тушуется и не может подобрать слов? А ведь сейчас они так ей нужны. Может быть, как никогда раньше.
- Я тут шла… И, в общем… - Она делает глубокий вдох, призывая на помощь всё своё самообладание – У тебя ведь сегодня день рождения, и я решила поздравить тебя первой. Вот держи, - стараясь не встречаться взглядом с этими голубыми глазами, она берёт с журнального столика небольшую коробочку, перевязанную серебристой ленточкой, и просто всовывает в руки имениннику. – Не Бог весть какой подарок, но… В общем, посмотришь потом. А ещё я испекла для тебя печенье. Ты же любишь печенье? – Ответ на этот вопрос девушка прекрасно знала, но остановиться уже не могла, понимая, что как только замолкнет, может произойти всё что угодно. – Этому рецепту я научилась ещё в детстве, когда жила с мамой. Надеюсь, тебе понравится. – В руки Пруэтта, вслед за первым подарком, отправился объёмистый свёрток из коричневой, немного мятой бумаги. – Там его много, сможешь пить чай вечером после работы. Или… Да ты же промок до нитки! – Она наконец-то заметила его потрёпанный, после встречи с мойщиками асфальта, вид и взволнованно всплеснула руками. – И молчишь! Сейчас же переодевайся! Хотя, нет, постой, - взмах палочки, и одежда, по крайней мере, стала сухой. – А вот теперь можешь и переодеться, если хочешь. Но ты же весь продрог, Господи! Садись, тебе же срочно нужно согреться!
Она метнулась к соседнему креслу за пледом, потом к на кухню, будто бы в самом деле знала где у него стоит чайник, потом обратно в комнату к окну, чтобы захлопнуть открытую настежь форточку. Из одного края в другой.
Во имя всего святого, только не останавливайся.

 Отправлено: 01.06.09 16:50. Заголовок: Ее глаза на звезды н..

Ее глаза на звезды не похожи,
Нельзя уста кораллами назвать,
Не белоснежна плеч открытых кожа,
И черной проволокой вьется прядь.
С дамасской розой, алой или белой,
Нельзя сравнить оттенок этих щек.
А тело пахнет так, как пахнет тело,
Не как фиалки нежный лепесток.
Ты не найдешь в ней совершенных линий,
Особенного света на челе.
Не знаю я, как шествуют богини,
Но милая ступает по земле.
И все ж она уступит тем едва ли,
Кого в сравненьях пышных оболгали.
(Шекспир, сонет 130)

Да, я все еще плохо верю. У меня в голове не укладывается, что ты настоящая. Быть не может, Рейчел, ты мною придумана – невозможно, что ты вернулась в этот дом. Я говорю «вернулась», хотя это моя маленькая ложь – ты же здесь никогда не была. Как и всякому мужчине, мне тоже нужен короткий путь к отступлению – обшарпанная квартирка в не самом презентабельном районе Лондона, настоящая холостяцкая берлога.
Я не знаю, как это называется, когда ты легко вытаскиваешь детей из огня, идешь напролом в любом бою, но боишься сказать лишнее слово в Ее присутствии, неправильно себя повести, моргнуть, пошевелиться, боишься, что она растает, как что-то неуловимо-далекое, неземное. Неужели это храбрость? Неужели за это берут в Орден Феникса, или в Аврорат? Грош цена такой храбрости…
Я говорю «вернулась», потому что так хочу верить, что ты никуда от меня не уходишь. Что ты всегда рядом. Что это не я тебя оттолкнул.
Мне хочется верить, что я никогда не позволю себе добровольно уйти в отставку.
А магловские газеты изо дня в день печатают новые даты – по долгу службы мне приходилось читать эти издания, ты же знаешь, и, надо сказать, они меня страшно забавляют – бесконечные национальные забастовки великобританских хлебопекарей, перебои с электричеством в метро из-за каких-то там самовольных действий рабочих на электростанциях (и понапридумывают же названий, ей-богу), вечное обмусоливание первого полета какого-то авиалайнера из Нью-Йорка в Лондон – ничего поэтичного, газеты редко печатают правду. Конечно, до маглов отголоски военного положения среди нас почти не доходят, а не скудные сведения, что иногда просачиваются на поверхность, тщательно стираются всеми правдами и неправдами (знаешь, в этих делах всегда загадка, для какой из сторон было бы выгоднее вырывать ненужные страницы из памяти людей).
Я тебя слишком давно не видел. И, знаешь... мне, кажется, тебя не хватает. Твоей неподходящести к моей вечной дворовой встрепанности, твоей неброской красоте, идущей вразрез с моими шрамами, отрывистыми движениями, громким беззастенчивым смехом.
Может быть, именно из-за этого я допоздна задерживаюсь в своем аврорате и взваливаю на плечи чертову тучу работы – я просто знаю, что ты не ждешь меня в полутемной квартире, не ждешь и ерзаешь на диване. Я знаю, что когда я вернусь домой, никто вскинет глаза, не улыбнется, не начнет смешно и упрямо суетиться – я все знаю и работаю до такого состояния, чтобы просто распахнуть дверь и, торопливо раздеваясь, упасть на кровать, а потом проспать всю ночь мертвым сном.
Я просто знаю, что ты – не ждешь.
И поэтому я – скучаю.
Но, когда я пытаюсь объяснить все это себе, задаю один и тот же вопрос: о чем ты говоришь, когда произносишь: “Я люблю ее”?
О себе.
А ты ведь отлично понимаешь, что любовь – это как раз не “о себе”. Любовь и “я” не имеют ничего общего – нет, все это не романтическая слюнявая чушь, которую увлеченно выдумывает себе парень с чашкой остывшего кофе за столиком, рассеянно достающий и убирающий в карман коробку отсыревших спичек, которые давно пора выбросить. Пожалуй, это просто твоя жизнь, Пруэтт – ты миришься с ней, потому что тебе приходится, потому что еще не все ты потерял, хотя война и медленно, но верно превратила тебя в законченного параноика.
Сегодня ты не думаешь о войне. Не вспоминаешь Аврорат, успевший проесть плешь. Ты мало размышляешь и ощутимо волнуешься.
А вдруг...
Боже, Пруэтт, ты болван. Напиши себе маркером на лбу, или она сама тебе напишет, как только найдет маркер.
- Печенье? Подарок? Э-э-э… спасибо… черт, я совсем не ожидал тебя здесь увидеть… - что за чушь, естественно, не ожидал. Да ты просто даже надежду уже потерял, вот как это называется. – Переодеться? А… да, ты права.
Он автоматически стянул футболку через голову и рассеянно проводил ее взглядом. А Рейчел бегала по квартире – из угла в угол, туда-сюда… Голова закружилась, и Пруэтт автоматически выступил вперед.
- Погоди, не мельтеши, - аккуратно схватив ее под локоть, он на мгновение замер. Рука была теплая, кожа – почти бархатная. А ведь ее глаза совсем не звезды, а губы – не страстные камни гранаты… Или как там было в рыцарских романах?
Рейчел Гвин не похожа на прекрасную даму. Она похожа на человека. Обычного, земного… самого главного.
Он опомнился, но пальцы не разжал.
- Я тебя сто лет не видел, а ты вдруг, как снег на голову… Какой, к черту, чай! – ну не говорить же, что после работы он пьет совсем не чай, а виски с братом в пабе соседнего квартала. – Садись, рассказывай. Я же о тебе ничего не слышал с тех пор, как… - он запнулся и неловко продолжил: - В общем, давно не слышал. Как ты?
И когда же я наконец перестану все время тебя вспоминать?

 Отправлено: 02.06.09 08:34. Заголовок: А мы ведь, на самом ..

А мы ведь, на самом деле, живём даже как-то странно. Только не задумываемся об этом. Но, наверное, так лучше. Ведь если задумываться о каждом своём поступке с точки зрения пресловутой «нормальности», то жизнь перестанет быть той самой жизнью, которой мы привыкли её видеть. Ведь куда проще жить, не задаваясь на каждом шагу вопросами «Зачем?», «Почему?» и «Как?». Мы делаем то, что считаем нужным, или то, что нам велят. Хотя, если задуматься, то, порой, это одно и то же: ведь повелевать нами может наше собственное сердце. Или наш собственный разум. Чувство долга, временное помешательство, нервы, в конце концов. Да тьма причин. Но иногда о причинах лучше не думать. Просто взять и сказать себе: «Сегодня ты это сделаешь». А потом пойти и сделать. Казалось бы, так просто звучит на словах… Жаль, что не так просто на деле. Мы часто придумываем красивые названия своим играм, ещё не представляя, во что собираемся играть. Все мы играем этой жизнью, если на то пошло. Вот только кто-то ставит по-крупному, всего себя, а кто-то так и уходит из игры с неиспользованными фишками на руках. И, может быть, ты скажешь, что я всё ещё ребёнок, безрассудный и не понимающий пока всей горечи подобных проигрышей, но уж лучше спустить всё разом, чем день за днём терзаться мучительным выбором: красное или чёрное. Только вот с тобой играть, почему-то, совсем не хочется. А просто сказать, что ужасно захотелось тебя увидеть, не получается…
С момента, как ты вошёл, я успела уже пять раз проклясть себя за то, что пришла. И ровно столько же - поблагодарить. Столько всего в твоих глазах. Что-то новое смешалось с до боли знакомыми нотками, которые так хорошо мной изучены. Настолько хорошо, что, иногда, я могу представить, как ты поступишь. Например, если бы я предупредила тебя заранее, что приду, ты бы непременно подарил бы мне розу. Белую. С несрезанными шипами. Опередив мои приветствия. Не знаю, откуда такая мысль, но я почему-то уверена, что это было бы именно так. Я бы тогда возмутилась, и сказала, что в этот день ты должен принимать подарки, а не дарить, а ты бы улыбнулся, как ты умеешь, и сказал, что сегодня твой день, и тебе решать. Но я пришла без предупреждения. Странно, но если подумать, я всегда врывалась без предупреждения - что в твой кабинет, что в твою жизнь. Вот и сейчас, по старой привычке, взглянула на календарь и помчалась, забыв, что всё уже не так, как раньше. Вторглась без приглашения, видимо, безрассудно решив, что имею на это право. Глупая. Просто глупая девчонка, никак не желающая остепениться.
Глупая. Сначала боялась, что ты не простишь. Потом, что не придёшь. А через две недели это перестало быть главным. Просто вошло в привычку, приходить на работу на десять минут пораньше. Десять минут – ровно столько времени хватает человеку со скоростью чтения, чуть больше ста слов в минуту, чтобы полностью прочитать сводку по аврорату за прошедшие сутки. С облегчением вздохнуть, увидев на шестой странице под рапортом незамысловатое «G. Prewett», но всё равно дочитать до конца. Эти сводки с лёгкостью могут заменить утренние газеты. Но, как оказалось, только их.
И вот ты снова рядом со мной, как раньше. Держишь меня за локоть, устало морщишься. Что-то говоришь. Про то, что не ожидал меня увидеть, что я как снег на голову… А дальше я не слушаю. Зачем? С чего я вообще взяла, что имею право здесь появляться? У тебя был тяжёлый день, ты устал, вымок до нитки, и просто шёл домой отдохнуть. А теперь вынужден выслушивать мой бессвязный лепет. Лучше бы мне было просто оставить тебе подарок и записку на пороге. Хотя, ты бы непременно зашёл завтра в отдел. Поблагодарить. И было бы ещё хуже, на глазах у всех бормотать робкие «Не стоит» и «Ерунда».
Внезапно девушка поняла, что уже сидит в кресле, напротив примостившегося на краешке дивана Гидеона, автоматически, бездумно сделав то, что он сказал, и тут же вскочила обратно на ноги, извиняющейся улыбкой стараясь сгладить неловкость момента.
- Прости, мне, наверное, и вправду не стоило приходить. Просто…- Она отвела взгляд в сторону, старательно делая вид, что узор на обоях на противоположной стене внезапно очень её заинтересовал, и ругая себя за то, что голос прозвучал как-то уж слишком глухо. – Просто я знаю, каково это - встречать день рождения в одиночестве…
А она ведь и правда знала. Только никогда ему не рассказывала. Зачем? Он и так был в курсе её отношений с матерью. К чему лишние проблемы тому, у кого и без того остается не так уж много радостей в жизни. Он всегда защищал её. С тех пор, как они познакомились в первый год работы в министерстве. От гнева начальства, от одиночества, от этой войны… А она всей душой старалась защищать этого мальчишку от того, от чего защитить было в её силах – от груза своих проблем. Пускай, не всегда получалось, но она старалась абсолютно искренне, не желая лишней тяжести для того, кто и так постоянно облегчал её жизнь.
Она присела перед парнем на корточки и наконец-то нашла в себе силы посмотреть ему в глаза.
- Я никогда у тебя не спрашивала, любишь ли ты этот праздник. – Губы девушки тронула лёгкая улыбка. – Хотя, если мне не изменяет память, когда в прошлом году Феб, незаметно подкравшись к тебе сзади, оглушительно бабахнул хлопушкой, подавая сигнал остальным, ты выглядел счастливым, принимая поздравления, хоть и пытался делать вид, что жутко на него злишься. Да и два года назад, когда парни из отдела по регулированию неосторожно уронили огромный бисквитный торт в дверях вашего офиса, забрызгав всех кремом, ты тоже смеялся от души. – Радостные воспоминания заставили замолчать на несколько секунд. – Но я никогда не спрашивала, каким должен быть этот день в твоём понимании, чтобы претендовать на роль удавшегося. Казалось бы, такая глупость, правда? Но если бы я знала, я бы сделала сегодня что-нибудь… - Голос неуклюже запнулся. – Что-нибудь, что сделало бы его для тебя хотя бы чуточку лучше.
Неловко скомкав конец фразы, девушка вновь поднялась на ноги, продолжая наблюдать за ним сверху вниз. Да, смотреть ему в глаза было не так уж просто. Но лучше уж в глаза, чем на эти широкие плечи, с которых он минуту назад стянул испачканную майку. Такой мужественный, и в то же время… трогательный. Не удержавшись, Рейчел протянула руку и шутливо потрепала его по макушке.
- Эй, улыбнись же. Минус пять балов Гриффиндору за понурый вид в собственный день рождения, - постаралась она пошутить, оттягивая момент, когда придётся прощаться.
Взгляд на дверь. Обратно на него. Он ведь так и остался самым настоящим гриффиндорцем в душе. Смелым, самоотверженным, может быть, капельку бесшабашным, но светлым в душе. И меньше всего на свете она хотела омрачать ему его праздник. И в этот момент ей стал отчётливо ясен ответ на вопрос, которым она мучилась последний месяц. И не важно, как сложатся их жизни, не важно, будут ли они видеться, будут ли в живых. Что бы ни случилось. Ответ был до безобразия прост.
Никогда.
Никогда я не перестану тебя вспоминать.

 Отправлено: 02.06.09 17:56. Заголовок: Я прочитал ЛС, да, н..

Скрытый текст

Я прочитал ЛС, да, но не нашелся, что ответить… поэтому просто сел и написал пост. Я тебя люблю.

Вот такие глупости совершают люди, когда пытаются доказать себе, что наконец-то дозрели до чего-то умного, возвышенного, что у них проклюнулись мозги, и теперь уже можно безнаказанно считать себя умудренными жизнью и еще черт знает какими.
Но это так смешно - мне сегодня исполнилось двадцать четыре, а я до сих пор не знаю, что делать, куда тыкаться, где искать решение какой-то несуществующей проблемы (черт, да я и сам уже забыл, как она формулируется!). Вчера мне еще было двадцать три, и я наивно верил, что со временем все исправится, что найдется какая-нибудь деталь, которая научит меня жить, человек, который объяснит, как правильно поступить, в конечном счете, найдусь я сам - умный, со всех сторон замечательный и с легкостью выходящий из всех неурядиц.
Я никогда еще не был ближе к тому, что называется тобой. Говорят, любовь – химическая реакция. Гормоны, соединения, сигналы нервов к мозгу, переизбыток эндорфина в крови. Хотя это все, конечно, абсурдно до последней степени. Какая любовь? Та, о которой так много пишут?..
Много пишут, потому что есть, о чем говорить. А если не о чем, достаточно просто чувствовать.
Когда я думаю про все эти химические реакции, чувствую себя простой единицей биологии из какого-то старого магловского учебника, где каждая мелочь расписана сугубо с научной точки зрения, а я вот сижу и думаю: разве какие-то там гормоны могут заставить отдать свою жизнь за другого?..
Есть такая теория о том, что Бог создал мир из одиночества. Ему было скучно и печально одному, и он придумал человечество. Теперь мы все поневоле – его куколки. Мы призваны веселить его и скрашивать одиночество. Неужели это не высший акт жестокости?..
Да, я знаю, так думать нельзя. Но прошло много лет, а ответа на вопрос: «Зачем я есть?» все равно не существует. Ничего не изменилось.
Ни-че-го.
- Тебе стоило приходить… обязательно стоило.
Я вообще-то собирался провести остаток времени до рассвета в одиночестве. Собирался пить и перестать наконец думать. Собирался молча откидываться на спинку обшарпанного дивана, топить горечь в бутылке, пить за чье-то здоровье и за чей-то упокой (иногда – по совместительству), пить и не искать поводов, только смотреть на дрожащее пламя и зимовать в этой берлоге, как зверь в полуспячке, выжидающий первого теплого дня и забывающий, что тепло никогда не придет, если его не позвать.
Я много чего собирался сегодня, Рейчел, но ты – одна из немногих, кто не мешает моему усталому одиночеству.
Я рассматриваю тебя со странным чувством полутоски. Я тоже все помню – все, что ты рассказываешь мне, как ребенку, смотришь в глаза… Знаешь, сегодня ты как нельзя кстати.
Наверное, мне нужно что-то сказать?..
- Брось… - я прикасаюсь к твоим волосам скорее бездумно, как последний влюбленный идиот, и наконец произношу хоть что-то, осмысленное, от сердца: - Ты пришла. Этого вполне достаточно, чтобы у меня выдался прекрасный день рождения… я его и не шибко-то люблю. День, когда я тело стареет, а разум остается таким же. Удручает, ты так не думаешь?
Думаю, люди слишком любят усложнять себе жизнь составлением правил, надсмотров за нарушениями запретов, диктовкой друг другу, что благородно, а что нет...
А мне важно лишь одно – благородство души. Простите, но на все остальное я всю жизнь плевать хотел.
Признавать свои ошибки, делать промахи и не бояться признаваться в этом, не страшиться того, что плюнут в душу, не смотреть диким взглядом исподлобья на всех полунезнакомцев – вот сила. А вовсе не умение отбивать мячи, делая вид, что тебе не больно.
А ты знаешь, что такое волшебство, Рейчел?
Умение корчить рожи, небрежно завязывать галстук, вслушиваться в детские сказки, верить – без доказательств, выдувать мыльные пузыри, прыгать на одной ножке, снимать осторожно тесную обувь, забыть яркий зонт на скамейке в парке осенью – это и есть волшебство; это моменты, когда тепло.
Мне с тобой волшебно.
Потому что слишком долго я отчаянно, затаенно тебя ждал.
Спасибо, что пришла.
- Подожди. Ты же не собираешься уходить, правда? Я должен тебе... рассказать. Имею право в свой день рождения…
Мы так долго болели, Рейчел, почти две тысячи лет. Давай друг друга вылечим и не будем расходиться по каютам – там очень морозно, а здесь мы хотя бы согреем воздух своим дыханием.
Пусть весь мир горит в нашем аду – я не хочу думать ни о смыслах, ни о тайных значениях, меня почему-то чертовски тянет опять прикоснуться к твоей коже, и я сегодня с собой не воюю – надоело, к тому же кому это нужно, прости Господи?..
А сегодня вечером по плану – возрождение птицы Феникс.

 Отправлено: 07.06.09 23:48. Заголовок: За это автор ответственности не несёт. Стиля нет, а смысла слишком много, т.е тоже нет.

 Отправлено: 08.06.09 18:39. Заголовок: Но я по прошлому про..

Но я по прошлому пролечу
В черной карете с песнями,
Приходи ко мне на чуть-чуть –
Буду на старом месте я.
И кота с собой захвачу,
Чтобы он лег к твоим ногам,
Приходи ко мне на чуть-чуть –
И оставайся навсегда. (с)

Так я и завтракаю изо дня в день, уже готовый к иной дороге, но забывающий купить путеводитель по линиям твоей ладони. А мир самоуничтожается – медленно-верно грызет свои червоточины, высекает себя во мраморе, все хочет показать потомкам, какой он хороший, но это не так.
Все, что хорошего во всем этом – случайная улыбка, летающая по отделу, как свернутое послание, путающееся в министерских лифтах, адресованная мне и никому, кроме меня, застилающая мои глаза. А я всегда гордился своим нечерствеющим сердцем, но так и не смог почувствовать правым предсердием, как ты на меня смотришь; сердце не сумело заставить сделать несколько шагов вперед. Нечерствеющее сердце все доказало позже. Мудрое, вечно бьющееся наперекор чему-то далекому; сердце, тикающее, как таймер обратного отсчета.
Сейчас ночь, но - к черту! – сегодня было такое потрясающее солнце, и такое небо, к которому не подошло бы никакое из придуманных слов. И так хотелось поцеловать солнце в жаркий лихорадочный лоб, чтобы солнце никогда не успокаивалось, но оно, это солнце, сродни сердцу – никогда никого не слушает, проклятое.
Мой отец, Игнатиус Пруэтт, был человеком безукоризненного образования. Совсем не того склада ума, что изначально присущ представителям древних чистокровных родов. Мой отец не играл на рояле, не умел фехтовать, не имел и понятия о французских артиклях. Он читал на латыни и на греческом «Илиаду» на ночь своим детям, и мы неизменно собирались в гостиной поздним вечером, занимая одни и те же места – Феб замирал в соседнем кресле, мама и Молли останавливались у окна и на час превращались в недвижимые статуи, а я обычно лежал на ковре, закрыв глаза, и у меня никогда не получалось заснуть. Я никак не мог забыть одни и те же слова, повторяемые отцом изо дня в день: эпические герои всегда стоят в центре сюжета.
И меня это так удивляло. Я все думал: как же так может быть? Если ты в центре, значит, по обе стороны от тебя полюса, одинаково притягивающие, одинаково отталкивающие. Твоя задача – держать баланс, сохранять гармонию двух сил. Вот кто такой герой.
А если герой ломается надвое, значит, на то была воля Рока.
Но быть героем не значит прожить жизнь в почете и славе до конца твоих дней. Это значит всегда заступаться – за брата, сестру, за чужих и безликих людей, за всех сразу и никогда – за себя самого.
Очень легко быть храбрецом на войне, легко вытаскивать из огня, рисковать своей шкурой, так легко всегда думать о других; легко не задумываться, что будет, когда война кончится, а ты, если останешься жив, с твоим гребаным героизмом полетишь в тартарары. На гражданке герой не нужен.
Когда герой был совсем маленьким, он часто перед сном, плотно закрывшись одеялом, шептал слова темноте. Он надеялся, что кто-нибудь услышит их и произнесет в ответ. Но никто не слышал. Он говорил “люблю” темноте, и она тоже его полюбила. Но так и не сказала почему-то.
Но слова были адресованы совсем не ей, не этой туманной женщине, у которой вуаль вместо лица и нет голосовых связок.
А кому-то совсем другому.
Зачем это нужно, милая Темнота – падение ради падения или же ради нового возвышения?
Как кукла-неваляшка. Падать, чтобы снова подняться.
Но что, если на самом деле все эти взлеты и падения ничего не стоили? Что, если пришло то самое странное время, когда пора заступаться – за себя. И за нее.
- А я тебя поцеловать хочу. Снова. Как тогда. Знаешь, я в жизни не делал ничего более правильного.
А я тебя оставить хочу. Здесь, рядом, на этом истертом ковре, в этой взбаломошной, но до безумия настоящей жизни, сложившейся воедино, как сценарий забытой сказки, где все всегда правильно кончается.
А я тебя отпускать не хочу. Никуда уже. Никогда уже.
- …все потому, что никуда я от тебя не денусь, Рейч, хоть метлой меня гони. Люблю я тебя, понимаешь ты или нет? Останься.
И я никогда не выдам тебя Темноте.

 Отправлено: 08.09.09 16:02. Заголовок: Condition is true I ..

Condition is true
I love everything about you ©

sound


За эти сотни и тысячи лет, минувшие с момента появления человечества, не раз бывало, что одно единственное слово полностью изменяло весь ход Истории. Всего лишь по одному слову исчезали с карты целые империи, возводились города, решались людские судьбы. В нём могут быть лишь только несколько букв, а могут и самые сильные и искренние чувства во всей вселенной. Может быть неправильное написание суффикса, а может быть ошибка, за которую суждено потом расплачиваться всю жизнь. Казалось бы – одно слово. Подумаешь, ерунда какая…Вот только сейчас мне его более чем достаточно. И это слово вовсе не «люблю» - его я даже не слышу, за оглушающим биением собственного сердца, рвущим мои барабанные перепонки. «Останься» - эхом звучит в моей голове. Останься. И всё снова так просто, словно заклинания из учебника младшего брата. А этого месяца не было. Попросту не было, и всё. Вот я, а вот ты. И можно коснуться тебя рукой. Собственно, всё остальное не так уж важно.

Знаешь, так светло сейчас в моём сердце. Так легко и душе и телу. Будто успел вскочить в вагон последнего поезда, в самую последнюю минуту. Уже и не надеясь, что успеешь. Не веря в то, что получится. А рейс этот был самым-самым важным. Стоишь и думаешь, как же это ты, дурак, мог перестать надеяться? А разве не ты, Гид, говорил мне, что надежда не должна умирать? Нет? Значит, я просто это придумала, чтобы можно было мечтать о том, что где-то, в глубине души, ты всё ещё надеешься на моё возвращение…

Но мне ведь, в самом деле, казалось, что ты считаешь всё это ошибкой. Меня ошибкой. Что даже и не думаешь вспоминать, что где-то есть девушка, по имени Рейчел Гвин. И что она-то как раз, скорее всего, думает о тебе. А если и жалеешь о том, что я на время совсем исчезла из твоей жизни, то делаешь это как двенадцатилетний парнишка, забывший в летнем лагере свои сланцы и один, купленный заботливой мамой, носок.

Как бродячий пёс, который день ото дня только и делает, что лает, гоняется за машинами, переворачивает мусорные баки и валяется в отвратительно воняющем мусоре, я завертелась в обыденном, будничном круговороте. Застряла в лабиринте из стен, возведённых моим же разумом, не желая смотреть наружу. Увидеть то, что находилось так близко… Совсем рядом.
- Прости меня, - шепчут мои губы куда-то тебе в плечо. – Я была такой дурой.
Слепой дурой, не замечающей ничего вокруг.

И руки, взметнувшиеся куда-то вверх, позади тебя, уже забыли о том, как дрожали пару секунд назад от звука твоего голоса, будто пламя свечи под лёгким дуновением ветра. А разум не успевает за их движением. И всё моё существо замирает в этом стремительном, но вдруг застывшем, порыве. Лишь глаза зажмуриваются покрепче, чтобы ненароком не распахнуться, проведя ресницами по тёплой коже. Воздуха… Но страшно даже неосторожным дыханием сместить чаши наших весов.

- Если сможешь, прости, - вновь на едином выдохе. – Мне так сейчас это нужно…

Мне ведь нельзя тебя терять больше. Ни на миг нельзя. И пусть, быть может, я кажусь тебе замкнутой, но ты же для меня близкий. Ты же уже родной. Как же я потом? Вновь солёными, отсыревшими от слёз, спичками поджигать своё одиночество и греться у зыбкого огонька, пахнущего чем-то, так похожим на ладан? И со страхом ждать дня завтрашнего. И послезавтрашнего. И после-после-после…

- Ты нужен…

Я не узнаю собственный голос со стороны. Он будто записан на старую плёночную кассету с обучающей программой. По таким сейчас модно учить иностранные языки.
- Здравствуйте, - неизменно произносит хорошо поставленный голос, стоит только нажать на «play». – Сейчас вы прослушаете обучающий курс.
Уроки прозрения для начинающих.
Урок первый.